Абсурдность климатических протоколов. Владимир Леонидович Сывороткин. 1 часть

— Насколько климатические протоколы, которые призывают страны сокращать выбросы парниковых газов, адекватны тому, что происходит с климатом?
— Способны ли они спасти человечество от климатической катастрофы?
— Какова истинная причина изменения климата на Земле?
— Загадка необъяснимой массовой гибели животных и птиц по всему миру.
— Какой выход есть у всего человечества в условиях глобального изменения климата на планете?

На эти и другие актуальные вопросы отвечает гость прямого эфира на канале АЛЛАТРА ТВ:
 

Владимир Леонидович Сывороткин — доктор геолого-минералогических наук, ведущий научный сотрудник кафедры петрологии и вулканологии геологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Ведущая прямого эфира — участница Международного общественного движения «АЛЛАТРА» — Елизавета Хромова, геолог-геофизик.

Елизавета: Владимир Леонидович уже давал интервью нашему каналу, и оно вышло в двух частях, вы можете ознакомиться с ним на канале АЛЛАТРА ТВ.
 

В предыдущих интервью Владимир Леонидович глубоко раскрыл тему дегазационной концепции изменения климата и разрушения озонового слоя. Сегодня мы побеседуем с Владимиром Леонидовичем о том, насколько климатические протоколы адекватны тем изменениям климата, которые мы сейчас наблюдаем на планете. Поговорим о климатической миграции и важности донесения истинных причин изменения климата.

Владимир Леонидович не стесняется открыто и громко заявлять о том, что человек никак не причастен к изменениям климата, которые мы сейчас наблюдаем. Большинство учёных также замечают, что очень сильно фальсифицируются данные об изменениях климата, но немногие осмеливаются говорить об этом.

Владимир Леонидович, скажите, пожалуйста, что побудило Вас принять активную позицию в вопросах информирования людей об истинных причинах изменения климата?

Владимир Леонидович: Так случилось, что 30 лет назад мне, геологу-вулканологу, пришла в голову простая идея. Тогда все «шумели» насчёт разрушения озонового слоя, и как-то легко пришёл простой алгоритм или механизм этого разрушения. Я как вулканолог знал, что из земли выделяется водород и что озон — это очень активный кислород. Причина должна быть простая. Стоило один раз произнести эту фразу, и вокруг стали складываться какие-то обстоятельства.

Самое первое, на Камчатке на одной сейсмостанции я нашёл журнал «Земля и Вселенная». Когда открыл его, увидел точки в Северном полушарии, где наиболее часто разрушается озоновый слой. Это сделали коллеги (я с ними потом со всеми познакомился в ЦАО), и оказалось, что эти три точки (для среднемноголетнего октября) — это Гавайские острова, Исландия и Красное море, то есть мощный вулканический центр. Сначала пришла в голову простая мысль, что водород должен разрушать озон, а потом уже стал разбираться конкретно. Когда я показал эти три точки академику А. А. Маракушеву, своему учителю, старшему товарищу по кафедре, он сказал: «Пиши статью, в докладах опубликуем». Статья вышла в 1992 году. То есть я решил вопрос. Но в 1995 году за него дали Нобелевскую премию М. Молину и Ш. Роуленду (американским физикам). Я считаю, что они ошиблись. Люди, может быть, там были и достойные, но хлор при разрушении здесь ни при чём.

Честно говоря, я сначала думал, что мне ничего делать не надо, что весь мир обеспокоен разрушением озонового слоя, и мне стоит прийти к людям, которые изучают атмосферу, и сказать, что я как геолог знаю, что из земли выделяется водород, и отдать им эту идею. Но когда я пришёл к этим учёным, к академику Г. С. Голицыну например, там, можно сказать, такая истерика случилась: «Кто ты такой? Куда ты лезешь? Какие геологи?» — «Я привёл факт, о котором я знаю, а вы не знаете: водород — озоноразрушающий газ. А озоновый цикл, разрушение озона — закрытые темы». Как можно изучать проблему разрушения озонового слоя и не учитывать мощные потоки водорода из земли? Оказалось, что им это не нужно.

Объясню, почему я впрягся в это дело. Потому что с самого первого соприкосновения с теми людьми, которые возглавляли процесс изучения озоновой проблемы у нас в стране, я увидел ложь.

Затем я оказался в центре всех событий: работал с Министерством природных ресурсов, а министр природных ресурсов был председателем межведомственной комиссии по охране озонового слоя. Поэтому знаю все тонкости: кто, чего, где и как. И вот с чем я столкнулся. Мне казалось, что это интересно развивать, а меня сразу стали давить, душить: «Кто ты такой?» Я сделал выводы и как-то на одном совещании сказал: «Коллеги, мне очень жаль, но среди присутствующих я единственный специалист, который может адекватно оценивать проблемы с озоновым слоем». Объясняю почему. Потому что атмосфера — это планетная оболочка, сфера планеты Земля. Мы изучаем изменения химического состава планетарной оболочки и с точки зрения озонового слоя, и с точки зрения так называемого глобального потепления. Для изучения таких процессов планетарного масштаба есть специальная наука. Как она называется? Геохимия. Вот я геохимик. К сожалению, единственный, как мне представляется, геохимик на планете, который занимается тем, чем ему надо заниматься, хотя занятий у нас много. Но не физики-атмосферщики должны этим заниматься и не химики, которые изучают процессы — какие-то реакции в пробирках, а потом пытаются распространить свой вывод на всю планету.

Первая и главная ошибка — не учитываются озоноразрушающие газы, которые идут из земли. Даже когда пришёл и сказал — им этого не надо. Вопрос, конечно, больше в искренности этих людей: хотят ли они изучать или просто поддерживают американскую теорию, которая приносит кому-то большие доходы. Это совсем другой вопрос. Вот я и втянулся в это дело, потом сам процесс влияния выбросов водорода на озон оказался мне интересен. Затем появились озоновые карты, у меня появился компьютер, я стал смотреть их и придумал как бы обратный ход: озоновые карты могут использовать геологи, потому что водород как проявитель, а озоновый слой как фотопластинка, на которой видно тектоническое строение (в прошлом интервью я говорил об этом). И это тоже не хотят использовать. Но вообще это потрясающая вещь, конечно, мороз по коже, что называется, когда есть озоновые карты, которые даются нам бесплатно, их много.
С проблемой озона было покончено в конце 2000 года.

Елизавета: А началась гонка за остановкой разрушения озонового слоя в 1985 году?

Владимир Леонидович: Нет, сначала надо было покончить с озоновым слоем и создать Монреальский протокол, который утвердил, что озоновый слой разрушается фреонами.

Елизавета: А первой была Венская конвенция?

Владимир Леонидович: Да, первой была Венская конвенция. Это хорошая и правильная конвенция, у неё был, я бы сказал, антропогенный оттенок.

На конвенции 22 марта 1985 года было сказано, что существует проблема планетарного масштаба — разрушается озоновый слой. Поэтому призвали всех учёных сплотиться и ответить на вопрос: почему разрушается озоновый слой? А если разрушается, то возникает следующая проблема — переоблучение биологически активным ультрафиолетом, который убивает всё живое. Жизнь на планете появилась почти 4 миллиарда лет назад, а на сушу вышла только 400 миллионов лет назад, потому что не было озонового слоя.

Елизавета: То есть пониженная аномалия озонового слоя.

Владимир Леонидович: Жизни на суше ещё не было, она могла быть только в океане, поскольку не было ещё кислорода на планете. А не было кислорода — не было и озонового слоя. Предполагается, что он появился где-то в районе Силура. Когда набралось кислорода ( примерно 10 % от соврерменного состояния), тогда появился какой-то озоновый слой и защитил жизнь, вследствие чего начала развиваться жизнь на суше.

Елизавета: Вернёмся к Венской конвенции.

Владимир Леонидович: Да, первый вопрос, который там подняли, — биологически активный ультрафиолет, и второй вопрос — влияние озона на климат и погоду, возможно и разрушение озона. Тоже правильно, потому что в любом учебнике «Физика атмосферы» можно прочитать, что озон прямо влияет на температурную стратификацию. Он задаёт температурную стратификацию атмосферы, а разница температур в атмосфере определяет движение воздушных потоков.

Позже появился Монреальский протокол, целью которого было заставить весь мир прекратить выпускать фреон-11 и 12 (очень хороший), а вместо него внедрить американский фреон-134а, и это им удалось. Как только это было сделано (в конце 2000 года) — сломали Россию. Когда мы закрыли свои последние семь заводов, песня про то, что озон влияет на погоду, прекратилась и появилась новая песня, что во всём виноват антропогенный фактор и углекислый газ.

Елизавета: Это был Киотский протокол.

Владимир Сывороткин: Это ещё не был Киотский протокол, дело велось к принятию, а приняли его в 1997 году. Россия подписала его в 2004 году, после чего он вступил в силу, потому что тогда, честно говоря, никто его не подписывал: ни Америка, ни Индия, ни Китай — основные производители фреона. Россия ввязалась в это дело, подписала его, и тогда он стал «жить». Если бы мы не подписали, не было бы никакого Киотского протокола.

Президент Российской академии наук Ю. С. Осипов в конце 2004 года перед его подписанием сказал, что российские учёные обсудили эту проблему и пришли к выводу, что никакого антропогенного влияния на климат они не обнаружили. А перед этим, в 2000 году, министр природных ресурсов Борис Александрович Яцкевич выступал с докладом и наше правительство его поддержало. Он тоже говорил о том, что нет никакого антропогенного фактора. Единственное, что могу сказать, что основные тезисы этого доклада писал ваш сегодняшний гость.

В 2000 году пришлось глубоко вникнуть в эту проблему — передо мной поставили задачу: написать тезисы для доклада министру в правительстве, что я и сделал. В конце декабря 2000 года доклад был зачитан и тепло встречен тогдашним составом правительства. В 2013 году, когда Киотский протокол себя изжил, от него все начали бурно отказываться, потому что это было невыносимо.

Вроде как всё шло к лучшему, но тут случилось Парижское соглашение. Перед Парижским соглашением выступает новый президент академии наук, который тоже говорит, что нет никакого антропогенного влияния.

Правительство говорит «нет», два президента академии наук утверждают — «нет», но тем не менее есть какая-то группа лиц — в общем, с каждого «утюга» льётся песня про глобальное потепление. Открою маленький секрет: дело в том, что когда в 2009 году пытались продлить Копенгагенский саммит (он был на уровне глав государств), у них ничего не получилось. На саммите выступали все-все, включая (скажем в кавычках) «ротшильдов». Это та сторона, которая очень хочет внедрить, и не стесняются говорить зачем: «Весь мир, все должны объединиться, потому что проблема невыносимо тяжёлая». Хорошо, мы объединились всем миром, но как должны действовать? Должны бежать в одну сторону или как-то по-своему дышать? Поэтому нужно что? Мировое правительство. То есть есть группа лиц, для которых это причина, так как кто-то давно хочет всё это сделать.

Но в 2009 году им это не удалось. Тогда в Копенгагене ударил мороз, люди с плакатами стояли по пояс в снегу. Затем они сделали хитрый ход. Я объясняю, почему с каждого «утюга» мы всё это слышим: правительство, многие академики, особенно из «естественников», выступают против, тем не менее какая-то сила давит нас и заставляет принимать. Потому что «ротшильды» поступили хитро: они купили какую-то компанию, которая на 80 или 90 % транслирует передачи о погоде, прогнозы погоды по всей планете. Эта сфера деятельности (рассказы с экранов) сейчас принадлежит «ротшильдам», то есть тем людям. Кому это интересно, можете посмотреть в Ютубе их выступления. Там выступает и Барак Обама, и генеральный секретарь НАТО, и Кофи Аннан — бывший Генеральный секретарь ООН. Все они кандидаты в мировое правительство, они там очень жёстко говорили, что «вот только так». Но ничего не получилось. Упомяну и нашего президента, он подписал Парижское соглашение уже после. Два года мы думали — ратифицировать, не ратифицировать. Но наш президент сказал: «Не верю я ни в какое глобальное потепление. Подписываю, исходя из политических соображений».

Елизавета: Дипломатический ход.

Владимир Леонидович: Да.

Елизавета: Вы сказали, что 80 % СМИ, которые принадлежат «ротшильдам», освещают климатические и метеорологические новости. Получается, они делают это на заказ?

Владимир Леонидович: Делают это на заказ, включая и наш гидрометцентр.

Елизавета: Это серьёзно. Хочется сказать о климатических проектах Международного общественного движения «АЛЛАТРА», потому что как раз на нашей платформе существует абсолютно уникальный проект, в мире нет ничего подобного. Это мониторинг, анализ климатических новостей, экстренные новости. Проект осуществляют волонтёры в 180 странах мира. Люди становятся репортёрами АЛЛАТРА ТВ по всему миру, сами готовят выпуски новостей, которые выходят в прямом эфире каждую субботу. Их можно смотреть на канале АЛЛАТРА ТВ.

Владимир Сывороткин: Я прекрасно это знаю и полностью подтверждаю. Я считаю, что ваш сайт — один из лучших на планете. Всемирный охват и абсолютно объективная подача. Поскольку я профессионально этим заинтересован, то смотрю вас часто и очень доволен. Большая вам благодарность.
План нашей беседы изменился. Хотелось сначала в пух-прах всех разнести, потом я подумал, что надо находить общий язык. Всё-таки мы начали с того, что я на них набросился, «покусал» их всех.

Елизавета: Вы сказали правду, это очень важно озвучивать.

Владимир Леонидович: Я сказал правду.

Елизавета: И острое название нашего эфира это оправдывает.

Владимир Сывороткин: Да. Кстати, хочу объяснить: Монреальский протокол у нас на втором месте после Венской конвенции.

Но кто-то может сказать: «Он же вроде про озоновый слой». Если заглянуть в реальный Монреальский протокол, то он уже давно занимается химическими веществами с точки зрения их способности поглощать инфракрасные излучения. То есть он давно стал климатическим и контролирует 100 химических веществ. Про озон там уже почти забыли. А почему забыли? Потому что процесс идёт в другую сторону, мы к этому ещё вернёмся. А сейчас давайте найдём что-то общее с этими людьми, которые, как я считаю, пытаются нас обмануть. А то, что они говорят, — это реально видно, все это видят: климат меняется. Мы видим, что в Ледовитом и в Южном (Полярном) океане тают льды, которые накрывают воду. Тают ледники в Антарктиде и в высокогорной Гренландии. Ледники тают и высоко в горах.

Отсюда возникает проблема уровня моря. Потому что если дальше будет так продолжаться, то действительно будет подниматься уровень моря и тогда начнётся затопление. Мы знаем, что около 17 миллионов лет назад был мощный подъём на 120 метров. Я тоже всё это вижу, но объясняю по-другому: всё это тает от эндогенных внутренних сил планеты.

У них это всё тает от того, что выделяется углекислый газ из печки, жгут костры или что-то другое. А действительно, мне страшно, я не знаю, чем это кончится. Я говорю, что увеличивается какая-то эндогенная активность Земли. А почему — сказать не могу. Надо как-то реагировать. А давайте, друзья, посмотрим, насколько всё это серьёзно? Возьмём хотя бы один аспект. Проблем много: стихийные бедствия, извержения, — мы всё сразу не будем рассматривать, это же просто с ума сойдёшь.

Киотский, Монреальский протоколы, Парижское соглашение — о чём они беспокоятся? О потеплении, в результате которого поднимется уровень океана и кого-то затопит. Кто самый первый стоит на очереди этого затопления? Кому угрожает реально? Прошло 20 или 30 лет, как все кричат: «Вот-вот утонем!» Кто тонет и кто к этому готовится? Что делает планета? Я хотел показать 2‒3 примера, что может утонуть.

Елизавета: Наши зрители пишут комментарии. «Большая благодарность честным учёным. Благодаря Вам люди могут узнать правду». Хельга Мари: «Как важно говорить о климате честно и открыто. Огромная благодарность!»

Владимир Леонидович: Честно говорить не только хорошо, а привыкнуть бы всем нам говорить честно, открыто и то, что думаешь.

Елизавета: Согласна.

Владимир Леонидович: Как сейчас предполагают, в «дискурсе» по поводу угрозы затопления на первом месте, пожалуй, — Мальдивские острова. Туда едут богатые люди, там очень красиво.

На Мальдивах правительство опустилось на морское дно, провело флешмоб в знак того, что «мы кричим SOS, сейчас нас затопит!» А в Тибете, по-моему, правительство поднялось на скалу высоко в горах и тоже кричало «SOS!» — у них тает снег. То есть деньги были вложены хорошие, в общем, такая раскрутка. А потом какие-то деятели из Всемирного фонда охраны природы или природы и животных говорят, что Мальдивы первыми в мире провели такое заседание.

Пишут, что предполагаемый подъём уровня воды там от 8 до 80 см. Я смотрел много разных данных, точных нет, но не более метра через 100 лет.

Елизавета: Зная, насколько они фальсифицируют другие данные, то, конечно, доверять их оценкам не приходится.

Владимир Леонидович: Так вот, я хочу сказать и вот этому президенту, который под воду там залез: «Ребята, с моей точки зрения, уж кому не надо заботиться о затоплении своей страны, так это жителям Мальдивских островов».

Почему? Потому что это коралловые рифы, которые живут в воде и в воде растут. И поэтому, если будет подниматься вода (а будет она подниматься достаточно медленно), и если пройдут какие-то 100 лет…

Елизавета: Это если эти оценки верны.

Владимир Леонидович: Если эти оценки верны. Но я уже беру метр, как самое-самое страшное, а так это могут быть какие-то первые миллиметры в год: подъём от полумиллиметра до двух. Для кораллов это только хорошо. То есть кораллы будут расти. Но они живут в воде? — В воде. Вода состав не меняет? — Не меняет.

Елизавета: Известно, что для формирования кораллов необходимо два условия: во-первых, это должны быть климатические условия, соответствующие для организмов, и второе — это наличие как раз аккомодационного пространства (пространство от воды до кораллов), чтобы кораллы могли расти. То есть предполагается, что должны быть какие-то тектонические опускания, для того чтобы это пространство всё время оставалось, если они вырастают. Учитывается ли каким-то образом тектоническое опускание?

Владимир Леонидович: Это как раз тот самый случай, когда у нас за счёт таяния ледников поднимается уровень моря, а кораллы растут. Беспокоиться можно, если бы уровень падал, — тогда бы они погибали. А так он растёт. Причём я ещё вчера и сегодня посмотрел оценки скорости роста кораллов: он на порядок больше, чем уровень поднятия.

Елизавета: Вероятно, как раз оценки роста напрямую связаны с доходами жителей Мальдив?

Владимир Леонидович: Конечно.

Вот это песочек известняковый, так сказать: песок по размеру зёрен и по степени накатности, а вообще это известняк, образованный из перетёртых частичек коралла. А дальше — это картинка чистого моря. Так видится будущее.

Вот физико-географическая карта.

От Индии вниз отходят две вертикальные полоски, строго меридиональные. Вот Мальдивы — это более западная полоска, она прямо из Аравийского моря подходит.

И там мы видим Мальдивские коралловые рифы. Кораллы в наше время растут вот на таких протяжённых структурах. Это тектонические разломы земли. Ещё одна моя абсолютная, так сказать, нестыковка: я не согласен с тем, что у нас много углекислоты, как я уже говорил, у нас колоссальная недостача её.

Елизавета: Это очень важно.

Владимир Сывороткин: Можно повторить, что многим бедным кораллам не хватает углекислоты в атмосфере, потому что она растворяется в океане. И вот сейчас мы живём в такое время, когда в наших морях и океанах нет чего? — Углерода. Для того чтобы создать для какой-то ракушки, для коралла вот эту скорлупку, створки или создать рост полипа, нужен CaCO₃. Сегодня в морской воде кальция по отношению к углероду в 10 раз больше, соответственно не хватает углерода. Идёт дегазация по разломам, там, где есть метан. Как только появляется в воде метан, новый какой-то сип (такая струйка метана), тут же появляются метанотрофные бактерии, которые поедают этот метан, выделяя продукт жизнедеятельности СО₂, который обогащает, и появляется C. Как только образуется этот С (сожрала какая-то бактерия метан, выделила СО₂), тут же начинает что-нибудь расти: или мшанки, или водоросли известковистые, ну в данном случае — коралл. То есть кораллы сдохнут от того, что мало СО₂ (смеётся), но вот нам всё время говорят, что его очень много.

Ещё абсолютно какая-то фальшь (и многие биологи так пишут): что раз есть СО2, значит, он будет растворяться и образуется угольная кислота и от этой угольной кислоты всё погибнет; и кораллы будут гибнуть от этой кислоты. Я вот учился в Московском университете. Я геолог, но прошёл хороший курс биологии, полуторагодовой, ещё ходил с нашими палеонтологами, слушал курс биологии моря (у нас же это всё так можно). Где учились вот эти западные учёные, которые говорят, что от повышения СО2 в воздухе начнут гибнуть карбонатные фауны? Я ещё раз говорю, это не надо быть геологом, чтобы знать, что в Крыму — белые скалы или в Белгороде, как мы знаем, там меловые отложения. Или вот на западе, или даже на юге в Подмосковье есть карьеры: в Подольске, в Домодедово, скалы в верховьях Москвы-реки (возраст карбоновый известковый). То есть когда в атмосфере было много углекислого газа, соответственно и в морской воде было много, то тогда мы видим, что огромнейшие и огромнейшие пространства заняты чем? Карбонатной вот этой флорой, фауной, фораминиферами — водорослями всякими мелкими. А сейчас мы этого не видим.

Елизавета: Что же нам нужно делать касательно конкретно этого вопроса с повышением СО₂?

Владимир Леонидович: Ну я думаю, с водорослями мы проблему решили?

Елизавета: Однозначно.

Владимир Леонидович: Посылаем президенту телеграмму: «Успокойся, живи, занимайся каким-то хорошим делом». Вот лучше не надо строить небоскрёбы на островах.

Елизавета: Не спекулировать.

Владимир Леонидович: Да. И всё будет спокойно. Когда выделяется нормальная струйка метана — тогда это питание, для тех же кораллов. Другое дело, если усилится дегазация — тогда начнутся глобальные проблемы. Во-первых, разрушится озоновый слой, повысится температура воды. Вот такое примерно в 2016 году случилось, мы видим это в районе Индии.

Это июль 2016 год. В экваториальной полосе целый год была повышенная температура воды, и так считают многие морские геологи. А повышенная температура воды, потому что вдоль экватора (зелёная полоса) разрушен озоновый слой. Угрозу может нести усиление дегазации — с этой стороны надо думать.

Елизавета: Наши зрители внимательно следят за беседой и задают вопросы. Из передачи «Дыхание земли», которая вышла на АЛЛАТРА ТВ, мы знаем, что вода сейчас уходит.

И вопрос следующий: «Владимир Леонидович, а кому стоит заботиться о затоплении? Если эндогенные процессы в Земле ускорятся и льды станут таять быстрее, что может произойти с Японией, Кореей и частью Америки?»

Владимир Леонидович: В первую очередь об этом надо заботиться правительствам государств.

Елизавета: Голландия, Венеция, западный берег Крыма.

Владимир Леонидович: Я соглашаюсь с основной позицией тех, кто говорит: «Нам что-то угрожает». Мне даже более страшно, чем им. Они говорят: «Вот сейчас мы всю промышленность закроем в Китае, Индии и России». С нас скоро будут брать углеродный налог. Что значит Парижское соглашение? По 50 млрд долларов в год будем отдавать какому-то дяде.

Елизавета: Главное, что это никак не повлияет на изменение климата.

Владимир Сывороткин: Ни на что не повлияет, тем более они сами говорят, что всё равно затопит. Правительствам стран надо беспокоиться, подписали Парижское соглашение, Киотский протокол, но думать надо самим.

Возьмём нашу страну. Восточная часть Ледовитого океана — море Лаптевых, Восточно-Сибирское море (все они очень низменные) — ещё чуть-чуть и там начнёт затапливать. А начнёт затапливать — начнёт таять вечная мерзлота. Когда вам говорят, что льды в Ледовитом океане тают за счёт того, что нагревается воздух, — не верьте, это просто абсурд, вот в чём абсурдность протокола. Говорят, что «мы боремся за два-три градуса (даже один-два), чтобы не нагрелся воздух». Если он ещё так не нагрелся, как может растаять лёд?

Надо же нагреть атмосферу (если минус 40 градусов зимой) на 50 градусов, чтобы хотя бы было плюс 10 и что-то начало бы таять сверху. Потом там усиливается дегазация земного ядра (вот о чём я всё время говорю), любым газом накачаешь воду — аргоном, криптоном, просто воздухом — и лёд растает (принцип Ле Шателье). В московском зоопарке, чтобы птицы зимовали, продувают воздухом — лёд тает. Лёд тает, и тогда на границу выходят холодный воздух и тёплая вода. Отсюда в Российской Арктике такие мощные импульсы тепла — +5–6 °C. Откуда бы они взялись? Все они конкретно в районе Таймыра, в Усть-Илимске.

Елизавета: Ещё необходимо отметить, что со времени нашей последней встречи в студии АЛЛАТРА ТВ в 2020 году была самая крупная аномалия над Антарктидой за всё время наблюдений.

Владимир Леонидович: И не только над Антарктидой.

Елизавета: С тех пор процесс усиления продолжается, мы видим это прямо сейчас.

Владимир Леонидович: Конечно. Двадцатый год — год самого сильного разрушения озонового слоя.

Елизавета: Мы ещё не видели двадцать первый.

Владимир Леонидович: Да. Хотя сразу подряд это не происходит. Мощные как бы всплески — 2011, потом 2016 год — такой ступенчатый подъём. Какие же ещё у нас уязвимые места на планете? Это те места, где поверхность опускается в результате тектонических эпейрогенических движений (уходит вниз).

Вот навскидку сразу: Голландия, Венеция (их всё время затапливает) и западный берег Крыма.

Вот как Голландия к этому относится: она уже столетия живёт на той воде, на земле, которая уже должна была быть дном моря.

Это положительный пример того, что они тут понастроили. То есть это целая индустрия защиты собственной земли. А если ещё будет подниматься уровень, то здесь самые уязвимые места (почему я их и показываю), где и так земля из-под ног уходит, а тут ещё уровень моря. Но они работают над этим. Поэтому наши конструктивные предложения там, где это действительно необходимо. Давайте изучать голландский опыт, они лидируют в этом отношении. А если мы будем говорить вообще о всех видах стихийных бедствий, у нас тоже есть лидеры. Япония — что их только не достаёт: землетрясения, извержения, цунами, а там живёт 140 миллионов человек (наверное, больше, чем у нас).

Елизавета: Да, 140 миллионов человеческих жизней каждый день подвергаются опасности.

Владимир Сывороткин: Это мировой лидер по жизни в экстремальных условиях. Поэтому у них учат с детского возраста, как вести себя при землетрясении. Также продумана система предупреждения о цунами: если происходит сейсмический толчок, который может близко вскинуть воду и не успеешь ничего сделать, эти системы просто автоматически вырубают электричество.

Япония — лидер во многих отношениях: удачно живут и создают страну (строят острова из мусора и приращивают себе территорию). То есть в надвигающихся тяжёлых условиях есть мировые лидеры, у которых мы должны перенимать опыт: по поводу затопления — это Голландия, в отношении системы гражданского предупреждения и всего прочего — Япония. Уже надо в школах преподавать меры предосторожности, если нас ждут такие катаклизмы. Но мы сейчас говорим об уровне поднятия океанов.

Елизавета: Пока что только про это.

Владимир Леонидович: Сейчас мы, люди планеты Земля, можем многое. А поскольку затопление не будет таким, как в Индийском океане...

Елизавета: Но мы этого не знаем.

Владимир Леонидович: Мы знаем два процесса: таяние льдов и накопление углекислого газа.

Елизавета: Здесь я позволю себе ремарку о том, что есть ещё один процесс, который, учитывается меньше, — это катастрофическое наводнение. И такие наводнения известны в истории Земли.

Последнее произошло 12 000 лет назад и произошло оно довольно резко, о чём свидетельствуют геологические осадки.

У нас есть плавные изменения уровня моря — тектоническое погружение, есть какие-то резкие.

Вы верно сказали, что сейчас на планете есть довольно высокие технологические подходы. Нам необходимо консолидироваться. Не так, как призывают в протоколах, — на словах, чтобы платить деньги. Нам нужно консолидироваться, чтобы обобщать опыт учёных.

Владимир Леонидович: Да! Платите деньги и прекратите развитие своей промышленности — вот их сигнал.

Елизавета: Это их сигнал, но наш посыл другой.

Владимир Леонидович: Когда американцы заставили нас отказаться от фреона-11 и 12, они оставили нам 700 килограмм для наполнения медицинских баллончиков, а себе — десятки или тысячи тонн, потому что этими фреонами (одиннадцатым, например) они отмывали свои «Шаттлы» после полёта: которые все обугливались сажей, что сгорала в атмосфере, и их надо было чистить. То есть и здесь обман.

Елизавета: Мы сами, всё общество допустило, что такой феномен возможен, что на уровне всего человечества происходит обман (Владимир Леонидович: Ложь), глобальная ложь об изменении климата, которую мы слышим из каждого «утюга». Это наша общая ответственность, мы не можем в этом винить только их.

Владимир Сывороткин: Но делается это хитро. Всегда за их глобальной ложью есть островок правды.

Елизавета: Это Вы очень точно отметили.

Владимир Леонидович: Поэтому сказать: «Да врёте вы всё!» — нельзя. Озоновый слой разрушается, и я даже кричу, что он разрушается «со страшной силой» и неизвестно почему и чем это кончится.

Елизавета: Очень интересная статья вышла вслед за Вашей статьёй «Монреальский протокол — главное научное фиаско ХХI века». И после этого Алексей Ретеюм опубликовал статью о том, что есть прямая связь между разрушением озонового слоя над Антарктидой и сейсмичностью. То есть там во время землетрясения усиленно идёт выброс водорода.

Владимир Сывороткин: Да, потому что сейсмичность — один из эффектов усиления глобальной планетарной дегазации и извержения вулканов.

Елизавета: Алексей Юрьевич убедительно показывает на графиках в своих работах, что последние 50–60 лет сейсмичность возрастает — количество и мощность извержений вулканов. Это и есть истинная причина глобального изменения климата на всей планете Земля.

Владимир Леонидович: В своё время известный учёный Александр Леонидович Чижевский первым установил синхронность всех мыслимых катастроф, которые периодически обрушиваются на нас. Я назвал это «загадкой Чижевского» и предложил свой вариант её решения. Есть как бы два решения: это эффект домино (одну фишечку толкнули — и все падают одна на другую) или какая-то общая причина. Думаю, что есть одна общая причина на планете — это усиление планетарной дегазации, которое может вызвать самые разные проблемы: разрушение озонового слоя ведёт к биологически активному ультрафиолету, ультрафиолет снижает иммунитет у населения — возникает пандемия. Это отдельный разговор.

С этой пандемией тоже вижу какую-то ложь, я уже писал об этом статью. Ложь состоит в том, что никакой пандемии, по правилам, не было, то есть численные показатели не соответствовали ни эпидемии, ни пандемии. Это одно, но меня задело другое — то, в чём я что-то понимаю. Я опубликовал статью и выступил 27 апреля на радио «Вести FM» (можно послушать). Когда всё это началось (в марте 2020 года), я проверил за предыдущий год все озоновые карты Европы и сосредоточился на Италии: одиннадцать месяцев потери озона из двенадцати.

Елизавета: То есть одиннадцать месяцев (Владимир Леонидович: Дефицит озона, повышенный ультрафиолет), повышенные ультрафиолетовые нагрузки.

Владимир Леонидович: Да, а у ультрафиолета есть одно неприятное свойство — массовое снижение иммунитета, так называемый иммуносупрессивный эффект.

Елизавета: Очень интересно.

Владимир Леонидович: Весь мир обсуждает проблему пандемии. Иммунитет здесь нужен? Все говорят: «Да». Вот вам фактор, который снижает иммунитет (я имею в виду Северное полушарие). Из-за этого, извините меня, всю мировую химическую промышленность с ног на голову поставили. Но когда это случается, оказывается, что это никому не нужно: ни одного выступления, сообщения, что разрушен озоновый слой. А перед этим, в 2018 году, — всплеск заболеваний корью в Англии, Германии. И опять-таки в Европе сильнейшим образом был разрушен озоновый слой. Ведь как-то надо эти вещи отслеживать.

Елизавета: Спасибо, что Вы рассказали об этом, потому что в ближайшее время наблюдается тенденция понижения напряжённости магнитного поля. То есть получается, что к нам идёт больший поток, большее количество частиц солнечного ветра доходят до нас. Магнитное поле, которое нас защищает, ослабевает. Сейчас Вы рассказали, что разрушение озонового слоя приводит к снижению иммунитета за счёт увеличения ультрафиолета.

Владимир Леонидович: Это изучали медики, для них это вообще должно быть азбукой. Другое дело, почему никто этого не озвучивает.

Елизавета: Сейчас мы видим, что нарастает разрушение озонового слоя и параллельно с этим падает напряжённость магнитного поля, а где-то через четыре года ожидается максимум солнечной активности. Вот такие ближайшие прогнозы. Это важно знать и понимать.

Владимир Леонидович: Присоединяюсь к Вам, хотя не знаю всех подробностей.

Елизавета: Мы всё увидим своими глазами.

Владимир Леонидович: Я сейчас говорю только о том, в чём компетентен, — ультрафиолет влияет на вирусы. Когда повышается поток ультрафиолета через разрушенный озоновый слой, тогда поднимается концентрация приземного озона, а это страшный яд. Это другая вещь, но тоже действует на иммунитет, вызывает лёгочные заболевания (поражает лёгкие). И никто этого не отслеживает.

С другой стороны, у этих же факторов есть антивирусные свойства. Когда 27 апреля я выступал на радио, то сказал, что сейчас должно подняться солнышко (тем более, что озон разрушен) и ультрафиолет начнёт убивать вирусы, — мы должны увидеть снижение заболеваний. График по стране, по Москве, и всему Северному полушарию был один и тот же. Где-то 8–9 мая пик дошёл до нас, а потом пошло снижение и продолжалось до конца сентября. То есть пик максимального свечения солнца, а значит ультрафиолета, и плюс разрушенный озоновый слой работал на подавление всякой гадости.

Все знают, особенно, кому пришлось проходить курс лечения в больнице, — приходит медсестра и включает ультрафиолетовую лампу. Для чего? Обеззараживает. Есть озоновая терапия — когда озоном очищают кровь от всяких паразитов. И здесь приземный озон — это фактор, у которого две стороны. Когда разрушается озоновый слой, то ультрафиолет и приземный озон очищают и обеззараживают нашу Землю. Этим надо умело пользоваться, чтобы иммунитет не снижался. Именно этот график всё объясняет, ничем другим объяснить нельзя: почему вдруг количество заболеваний росло до мая, а потом пошло вниз; а когда лето кончилось, вновь поднялось вверх. Я объясняю так, потому что это так и есть.

Елизавета: Мы можем вернуться к теме протоколов, это очень интересно.

Продолжение следует.